Борис Левін — Єгорка (скорочено)

Стислий переказ, виклад змісту

*російською мовою*

О том, что Степан Клочко влиял на Егорку Синюхина, в классе знали. Егорка даже побаивался своего дружка. Одно слово Степана было для него законом. В этом уже не раз убеждались. А в последние два дня вот что произошло…

Весь класс собрался после пятого урока на уборку школьного сада. Собрался и Егорка. Сложил книги в свой потёртый клеёнчатый портфель, привязал к нему чернильницу в специальном мешочке и хотел было идти…

— Егор, одна минута. — Степан вразвалку сдвинув на макушку фуражку, подошёл и стал против Синюхина.

— Какой был уговор? Тебе напомнить или ты сам знаешь?

— В сад хотелось пойти, — попробовал оправдаться Егорка и посмотрел на Тамару Берёзко. Та немедленно вмешалась.

— Все идут, и ты, Клочко, не отговаривай Егорку. И не вредничай, я тебе говорю!

Степан Клочко не удостоил Тамару ответом, он даже не посмотрел в её сторону, только передёрнул плечом и медленно пошёл к выходу. Шаг у него был твёрдый, а сам он — коренастый, с низкой крепкой шеей — внушал невольное опасение. Около дверей он задержался, не оборачиваясь, сказал:

— Егор, пошли! — И направился из класса, уверенный, что Синюхин пойдёт за ним. И, действительно, тот, ни на кого не глядя, словно стыдясь своей слабости, пошёл вслед за Клочко.

— Это что такое получается? — не унималась Тамара Берёзко. — Как можно терпеть?

— Он сильный, — сказал Петя Вихряй, курчавый, черноглазый мальчуган, сын школьного сторожа. — Одной рукой восемь килограммов поднимает.

— Да-а, — неопределённо заметил Боря Седых. — Даст один раз — почухаешься…

— Вы… вы настоящие тюлени, — презрительно оглядела мальчишек Тамара. — А я — председатель совета, и я не буду молчать!

Тряхнув рыжеватыми толстыми косичками, она выбежала из класса.

— Тюлени… Ты знаешь, что это такое? — спросил Боря Седых. Петя ничего не ответил: он сердито доставал из парты потрёпанные тетради. Боря молча следил за ним… Под окном собрались все шестиклассники с граблями и корзинами. Среди ребят возвышался учитель арифметики, он же и классный руководитель, Николай Иванович. Сквозь окно Боря видел, как Николай Иванович спросил что-то у Тамары Берёзко, и, выслушав её, нахмурился, но ничего, видно, не сказал. Борис догадывался, о ком шла речь, и невольно покраснел, вспомнив, как Тамара резко бросила ему и Пете прямо в лицо обидное слово “тюлени”. Но что поделаешь? Не будешь же драться со Степаном. Борис вздохнул и пошёл к выходу, за ним — Петя Вихряй.

Тем временем Степан и Егорка подходили к большому одноэтажному дому на одной из улиц, отдалённых от шумного центра города. У высокой железной калитки друзья остановились.

— Одна минута, Егор, — сказал Степан и скрылся во двор. Егорка присел на скамейку, положив рядом с собой портфель. Улица с двух сторон была густо обсажена каштанами, и из-за них почти не было видно домов. На улице было тихо, пустынно. От скуки Егорка зевнул и, чтобы хоть чем-нибудь заняться, начал выковыривать носком кирпич из тротуара.

Если бы он решился, то немедленно ушёл бы домой и наплевать на “Одну минуту”, как он про себя называл Степана Клочко. Может быть, в самом деле, взять и убежать? Но что потом будет? Например, завтра? Степан не простит ему этого никогда. Тогда и в школе не показывайся. Клочко такой, он никого не побоится, даже учителя, а совет о гряда он вовсе не признает. И то ведь, чуть что не так — сразу обещается отцу рассказать. А отец его, известное дело, начальник водной станции, хозяин всех лодок. Захочет — и не даст лодки. Эх, был бы у Егорки отец — была бы и лодка. Матери разве до этого? С того времени, как принесли извещение из военкомата, она стала больше работать и очень устаёт.

Мать… Может быть, она уже дома, пришла со своей фабрики и выглядывает его к обеду? А он здесь, как дурак, сидит и ждёт, пока Степан соберётся…

И как всё случилось? Месяц тому назад Степана перевели к ним в школу, он сел рядом с Егоркой, а когда окончились уроки, домой пошли вместе. На второй день, когда был дождь и за Степаном приехала машина, Егорка поехал с ним. А потом они пошли на речку, и Егорка показал все рыбные места. После того не нужно было больше ходить, а Егорка снова пошёл. У Степана своя лодка. А какие удилища, а блесна! Ну, как не пойти? Уроки, между тем, откладывались, и вместо обещанных матери четвёрок в Егоркином табеле появились тройки и даже двойка…

Что-то подсказывало ему: перестань водиться с “Одной минутой”, но проходили дни, а Егорка не мог сказать Степану прямо в глаза: “Больше не пойду”.

“Убегу сейчас!..” — решает вдруг Егорка, подымается с лавочки, прикрывает калитку. Но в это самое время появляется Степан. Он что-то дожёвывает, губы его и подбородок лоснятся от жира. Он не обращает никакого внимания на то, что Егорка чем-то расстроен и стоит почти на середине улицы. Степан бросает на лавочку удочки и блесну.

— Это берём с собой. Пошли!

Всю дорогу Егорка молчит. Говорить ему не хочется. Молчит Егорка и на рыбалке; неторопливо наживляет на рыболовные крючки кусочки варёного мяса, червей, на копанных им накануне, подаёт удочки Степану и, отвернувшись, следит за поплавком. Позже пробуют блесной. Но рыба сегодня не ловится, и друзья решают возвратиться домой. На обратном пути Егорка бросает вёсла и хмуро, с предательской дрожью в голосе говорит:

— Погреби-ка сам…

Лодка идёт по течению. Оно легко несёт лодку всё дальше и дальше от берега. Степан сидит на передней скамейке и плюётся семечками. Но когда Егорка бросает вёсла, он перестаёт плеваться.

— Шутишь?

— Греби сам.

— Как бы не так. Моя лодка, и я же греби.

— А я не просился с тобой ехать.

Лодку сильно качнуло, она резко повернула в сторону.

Степан бледнеет, нижняя толстая губа с беленькой кожурой от тыквенных семечек отвисает. Маленькие, плоские, как шляпки кнопок, глаза беспокойно бегают, растрёпанная чёлка прилипает к вискам. Он опасливо хватается руками за борта.

— Егорка, греби скорей!.. Я ж не умею.

Вот это да! Степан Клочко не умеет грести! А хвастается: у меня лодка, когда захочу — покатаюсь. Ну и хвастун!

Егорка смотрит на Степана и думает: он, Егор Синюхин, не такой уже слабенький: вон какую лодку сам ведёт!

Степан больше не щёлкает семечек. Он сидит нахохлившись и рукавом вытирает вспотевший лоб. Уже у самого берега хватает Егорку за руку и больно тянет к себе.

— Ты смотри у меня! Чтоб последний раз!

Егорка Синюхин морщится от боли.

— Пусти.

— Для начала — хватит… А в другой раз — пожалеешь.

— Не пожалею! — вырывает руку Егорка и прыгает из лодки. Размахивая портфелем с чернильницей, он быстро шагает по тропке.

— Одна минута! — кричит Степан. — Не забудь завтра в школу прийти пораньше…

Егорка оборачивается, видит внизу, около лодки, Степана с удочками и, махнув рукой — ладно, мол, — идёт дальше. Скорее бы домой! А завтра… Завтра он придёт и пораньше, ему не жалко, — пусть ещё раз перепишет Степан задачу…

Егорка Синюхин пришёл в школу, как и обещал, раньше на целых полчаса. В классе он застал уже Степана Клочко. Но он был не один: только что пришли Тамара Берёзко и Боря Седых. У Бори круглые красные щёки. Он оживлённо рассказывает, кто вчера лучше всех убирал ветки и листья, и как теперь хорошо в школьном саду. Тамара перебила его. Что он рассказывает? Разве она не была в саду? Лучше пусть Седых скажет, решил ли он задачу. Боря ответил: “Да, решил, но задача очень трудная”. Тамара вынула тетрадь и показала Боре, как она решила.

Егорка слушал их и жалел, что не пошёл вчера с ними. Испугался Степана. А мог бы и не пугаться. На реке ведь осмелился, бросил вёсла и сказал: “Греби сам”. А сегодня? Снова послушался Степана и пришёл на полчаса раньше. Егорка чувствовал, что не может, не в силах побороть своей робости перед Степаном. Вот и сейчас, если Клочко скажет, Егорка покорно отдаст свою тетрадь по арифметике: перерисуй, пожалуйста. Но тут же улыбнулся: задачи, как ни бился, решить не мог. Обрадовался? Нет, радости было мало: ведь он не выполнил задания… Даже мать, хотя когда-то и семь классов окончила, не сумела помочь.

— Такой задачи я не решу, — сказала она огорчённо. — Сам думай…

Вот Тамара помогла бы. Но как подойти к ней, да ещё в присутствии Степана Клочко?.. Вообще-то он считал, что Тамара Берёзко лучше всех девчонок в школе, и не потому, что она председатель совета отряда, а просто так. Правда, иногда нападёт за какой-нибудь пустяк, но это ничего, ему даже нравится, как она кричит на него. Вот хотя бы тогда, когда Егорка залез на крышу школы, а потом прошёл по карнизу от окна к окну. Тамара больше всех сердилась. Нравились Егорке и её косички — рыжеватые, толстые, с синими лентами; и шапочку она носит красивее всех, и глаза у неё не въедчивые, как у Лизы Богомаз, а серьёзные, большие и него серые, не то синие; а передничек — белее снега…

О том, что Тамара лучше всех девочек в школе, конечно, никто во всём мире не должен знать. Это Егоркина тайна. Случалось, ребята говорили, что Тамара вредная, житья не даёт, тогда он, чтобы ничего не подумали, подтверждал, что, действительно, Тамарка въедчивая девчонка, ну, “просто настоящий председатель совета отряда”. И никто из ребят не мог догадаться, что Егорка на самом деле думает о Тамаре.

Неделю тому назад, когда Егорка был дежурным по классу, он сорвал дома все распустившиеся цветы в вазонах и, завернув их в розовую промокательную бумагу, втихомолку принёс в школу. Три урока Егорка продержал букетик под партой, а на большой перемене, когда все вышли из класса, положил свои цветы в Тамарину парту сверху на “Кортик” Рыбакова.

На уроке физики Егорка не смел оглянуться, он был сам не свой. К счастью, его не вызвали к доске, он бы наверняка схватил двойку. При каждом взгляде товарищей робел. Один раз, уже в конце урока, Егорка украдкой посмотрел в сторону Тамары. Ему показалось, что она бледнее обычного, что она смотрит на учителя, а мысли её далеко. Так думал Егорка, и сердце его радостно билось. Теперь она угадывает, кто же это положил цветы. А он никогда и ни за что не скажет ей… Пусть она только знает, что есть на свете такой человек, который… который… Егорка не знал, что он сделал бы для Тамары, но чувствовал, скажи она только слово, — сделал бы много.

Егорка невольно задержался возле Тамариной парты, заметив, как она внимательно поглядела на него, но тут его позвал Степан.

— Где тетрадь? — спросил шёпотом.

— Я… я не решил.

— Не решил?

— Оч-чень трудная задача.

Между тем Тамара и Боря вышли из класса.